От кушетки к кругу: Группаналитическая терапия на практике

Звуки тишины На первый взгляд может показаться, что тишина в психотерапии – это забавный парадокс. Много ли можно сказать о чем-то столь незначительном? Но тишина – это совсем не мелочь, особенно когда дело касается групп. Брукс делает интересное замечание:

Молчание – обычное дело в групповом анализе. В свободно текущей дискуссии участники высказываются примерно по очереди, и в любой отдельно взятый момент времени всегда будет больше участников, которые молчат, чем тех, которые говорят. К сожалению, этому очевидному аспекту группанализа уделяется недостаточное внимание. Как в рамках группанализа нам лучше понять и использовать тишину?

(Brooks, 2009, p. 5)

В этой главе мы попытаемся ответить на этот вопрос Брукс. Когда тишина – это отступление, когда это нападение, а когда не более чем время без слов? Когда речь приводит к открытиям, когда слова только отвлекают, а когда истина скрывается за самими словами, которыми она выражается? Изучая эти вопросы, я расширю приведенный ниже в этой главе обзор Хэддока, добавив к нему еще несколько видов молчания. Это молчание темы, которую не обсуждают, эмоции, которую не осознают, проблемы, которую не видят, достижения в терапии или вне ее, которое не получает признания. И за всем этим – молчание наших пациентов или клиентов, их явная инаковость и все то в их жизнях, о чем мы ничего не знаем.

Чтобы лучше понять, о чем идет речь, обратимся к аналогиям из других сфер жизни. Издатель, который распределяет слова по книжному листу, или музыкант, который считывает символы с листа, чтобы обратить их в звуки, имеют дело с пространством и структурой. Текст и музыка обозначаются символами в пространстве во времени. Эти соображения являются ключевыми для психотерапии, так же как и для изучения других форм коммуникации. Рассмотрим структуру колеса, обычного велосипедного колеса. Бόльшую его часть, как и бόльшую часть атома, занимает пустота. Его твердые составляющие – это лишь втулка в центре, обод по периферии и тонкие спицы, которые их соединяют. Бόльшая часть объема, которое колесо занимает, отведено пустоте. В групповой психотерапии пространства тишины во внутренних и межличностных мирах, «пространствах внутри» и «пространствах между», обозначенные пустотой, связываются непрочной на вид структурой слов.

Иллич полагает:

Многозначительные паузы между звуками и между высказываниями становятся светящимися точками в невероятной пустоте: как электроны в атоме, как планеты в солнечной системе. Язык подобен веревке тишины со звуками-узлами… в которых говорит пустота. Таким образом, чтобы понять другого человека, нам нужно слушать не столько его слова, сколько его молчание. Не столько наши звуки передают смысл, сколько мы даем себя понять через паузы. Изучение языка – это изучение его тишины в намного большей степени, чем его звуков.

(Illich, 1971, p. 46)

Хэддок пишет:

Чтобы понять тишину в группах, необходимо рассматривать ее с разных точек зрения. Есть молчание диады в индивидуальной психотерапии, молчание отдельного индивида в группе и молчание целой группы. Есть также молчание терапевта или ведущего, молчание в больших группах и, если отвлечься от терапевтической тематики, существуют социокультурные и религиозные воззрения на молчание.

(Haddock, 1992, p. 2) 

Кто сказал, что это не работает?

Дуглас присоединился к группе, встречающейся два раза в неделю, после восемнадцати месяцев подготовительной индивидуальной психотерапии. На протяжении двух лет он вел себя как преданный участник, прежде чем поделился одной из важнейших причин, по которой он присоединился к группе. Он был геем и до терапии его опыт отношений был только неудачным. Они не приносили ему ни удовольствия, ни комфорта, ни близости, ни товарищества. Во время его индивидуальной терапии мы тщательно исследовали эти вопросы, но в группе, чтобы соблюсти его границы, я не поднимал эту тему, и в течение двух лет мы молчали о его секрете. Поначалу он вел себя очень тихо, держался в стороне. То немногое, что он рассказывал о себе, было связано с его злоупотреблением веществами, включая алкогольную и кокаиновую зависимость, с финансовой империей, которой он управлял из своего офиса, с его любовью к спорту и скорости, с его страстью к горным лыжам.

Его признание в гомосексуальности было с удивлением встречено остальными участниками группы, особенно женщинами, которые считали его привлекательным. К тому времени он стал увереннее и решительнее, чем и заработал себе репутацию «мужчины-громкоговорителя». Тоном, не допускающим возражений, он вносил в группу инсайты, которыми бросал вызов всем, включая меня. Нисколько не церемонясь, он ставил под сомнение, может ли этот процесс ему помочь. По мере того как в группе он смягчался, он стал способен на близость и эмоциональный обмен и нашел связи, которые могли его поддерживать. Мы узнали, что он регулярно посещал тренажерный зал, чтобы надолго погружаться в темноту и безмолвие камеры сенсорной депривации. 

Комментарий

Здесь мы смотрим с другой стороны на то, что люди находят в различных видах молчания, к которым обращаются, ища покоя. Кто-то предпочитает тишину подводного плавания, кто-то говорит о тишине прыжка с парашютом или полета на дельтаплане, когда ты висишь в тысячах футов над землей, третьи ищут тишину, плавая на парусных лодках или глиссерах. Живопись – это безмолвное искусство. Посещение библиотеки, чтение в одиночестве, бег на длинные дистанции или другие формы тренировок в большинстве случаев проходят в тишине. Кто-то ищет тишины в медитации и йоге, а кто-то находит ее в молитвах и религиозных практиках. Все это различные формы добровольного ухода в себя, которые делают возможными индивидуацию, рост, а для некоторых также и духовное развитие.

После пяти с половиной лет терапии, почти через семь лет после того, как он впервые пришел ко мне, Дуглас наконец покинул группу. Он освободился от своих зависимостей и стал совершенно иначе относиться к себе и к другим участникам группы. Он перестал держаться особняком, кончились его яростные нападки на других и провокационные вопросы об эффективности терапии, регулярность которых делала их просто невыносимыми. К тому времени, когда он покинул группу, он уже был важным участником того узкого кружка, в котором мы работали над детскими травмами, боролись с чувством одиночества и брошенности, в том числе ощущением угрозы, которую участники чувствовали со стороны собственных родителей. Дуглас нашел и поделился с нами пониманием своей детской травмы, что принесло ему большое облегчение. Его острый ум стал достоянием всей группы. Но мы все еще знали очень мало о его текущих близких отношениях. И здесь мы сталкиваемся с тишиной другого рода, тишиной связанной с незнанием о том, что происходит в жизнях наших бывших пациентов после терапии.

Через два года после того, как Дуглас покинул группу, я получил от него открытку, которая была адресована группе и мне лично. Она была отправлена с горнолыжного курорта в Австрии и представляла собой фотографию двух лыжников, пойманных в головокружительном прыжке. Сверкающая на солнце полоска снега протянулась от обеих пар лыж. Эта картина оставляла впечатление идеальной гармонии. На обороте было всего семь коротких слов: «Кто сказал, что это не работает?». А затем «Спасибо» и подпись. Это всё, что я от него получил, больше я о нем ничего не слышал. Да и нужно ли что-то еще? Безмолвие фотографии является прекрасным симметричным ответом на его вопрос.

Когда слов не хватает

Такие эмоции, которые приносят облегчение, как в случае Дугласа, трудно описать. В нашей работе они становятся возможными, поскольку происходят благодаря вовлеченности и изменениям на глубинных уровнях. Многие из тех, кто обращается к нам, испытывают боль, в которой есть много «потерянных» элементов. Многие имели большой опыт психотерапии, но получили от этого мало реальной пользы. Какую роль в этих процессах играет тишина? Генриху Гейне мы обязаны знаменитым изречением: «Там, где кончаются слова, начинается музыка». Хотя оно часто цитируется, его первоисточник удается найти только в переписке между Чайковским и Надеждой фон Мекк от 17 февраля/1 марта 1878 года (Tchaikovsky, 1878). Оно тем более актуально, что многие из тех, кто обращается к нам за терапией, настолько потеряны для слов, что не верят в их силу. Кокс и Тильгаард (Cox, Theilgaard, 1994), говоря о нарративной неудаче, предлагают прекрасную метафору психотерапевтической работы.

Согласно их представлениям, ключевая функция терапевта заключается в том, чтобы быть готовым к переломным моментам повествования пациентов, когда они не могут подобрать слова, когда слова их подводят. В такие моменты они предлагают нам играть роль, подобную роли суфлера, который следит за актерами на сцене, и, если они теряются, вполголоса подсказывает им текст. В их представлении психотерапевт наследует Шекспиру, который помещал своих персонажей в ситуации невероятного драматизма и заставлял их беспомощно барахтаться в словах. Затем, как суфлер, он помогал им подобрать нужные слова, благодаря которым они приходили к новым озарениям. Не всякий психотерапевт видит себя идущим по стопам Шекспира, но когда в драме групповой работы на этапе вовлечения мы становимся свидетелями нарративной неудачи, принципиально важно, чтобы мы помогли участникам взять инициативу в свои руки и стать суфлерами друг для друга. В этой главе мы попытаемся понять взаимосвязь между молчанием и словом именно в такие моменты.

Сначала следует рассмотреть молчание, которое привлекает внимание к словам в таких формах тишины, которые делают вербальный язык возможным. Эту область молчания я предлагаю называть невысказанным. Это та тишина, с которой в психотерапии нам следует примириться, которую следует культивировать, терпеть и исследовать. Затем мы перейдем к рассмотрению слов, вербальной коммуникации, которые выводят нас за пределы самих себя в тишину, которая связана с источниками боли и страдания, скрывающимися в тайных уголках я, слов, которые делают возможными любые формы облегчения. Такого рода облегчение по своей сути парадоксально, поскольку и требует слов, и выходит за их рамки. Предлагаю называть эту область молчания невыразимым. Я вижу одну из ключевых задач психотерапии в том, чтобы бросить вызов невыразимому и найти его суть. Я вместил большую и сложную тему в две простые фразы, которые для наглядности построены зеркально, но мы увидим, как со временем эта симметрия нарушится. Этим различением я обязан Кейн, с чьей книгой «Язык молчания: о невысказанном и невыразимом в современной драме» меня познакомил Кокс (Kane, 1984).

Невысказанное

Обратимся сначала к невысказанному, к молчанию, которое порождает слова. В контексте вопросов, которые встают перед нами, молчание рассматривается не столько как финальная точка или решение, сколько как динамика процесса, повторяющийся этап нашего взаимодействия, который помогает нам продвинуться дальше. Вопросы, которые мы будем рассматривать, связаны с тем, как молчание на протяжении жизни группы может приводить к ослаблению бессознательных защит и, таким образом, позволять выражать глубокие и нередко скрытые эмоции, разрешая серьезные проблемы посредством слов.

Однако нам также следует иметь в виду и более трудные аспекты такого рода молчания: оно может быть нагружено ощущением тщетности и тяжестью отчаяния, неумением общаться, ненавистью к самому присутствию других людей, а иногда и к самой жизни. Все это содержится в намного более сложных и болезненных формах молчания, с которыми нам приходится иметь дело. Это лишь некоторые из множества различных форм изолированного или фрагментированного молчания, при работе с которыми основная задача терапевта – это помочь людям найти слова, которые способны принести понимание.

Невыразимое. Коммуникативное молчание

С другой стороны, если мы теперь обратимся к словам, которые вызывают молчание, к области невыразимого, то мы увидим, что это молчание можно сравнить с состоянием облегчения, какое приходит после рыданий, или открытием, дорога к которому была долгой и тяжелой. Однако оно далеко не всегда настолько умиротворяюще и нередко связано с болью и печалью. Молчание здесь является скорее конечной точкой, чем динамикой процесса, это цель или телос, состояние, к которому мы надеемся прийти в ходе терапии. Вопросы, которые мы будем рассматривать, касаются того, каким образом в группах слова приводят нас в точку, в которой становятся более не нужны. Как слова приводят нас к состоянию, в котором они сами становятся излишними, в котором понимание расширяется через невербальные формы коммуникации – глубокие, приносящие облегчение и со временем исцеляющие?

Мы можем наблюдать, как это происходит в наших группах, когда участники ловят единую эмоциональную волну, которую никто не хочет сбить, и им больше не требуется говорить. Это разные виды того, что мы назовем коммуникативным молчанием. Они могут быть связаны с обретением спокойствия, переживанием любви, чувством, что ты понимаешь кого-то или кто-то понимает тебя, восстановлением хороших отношений, некоторым новым чувством освобождения или другими необыкновенными и исцеляющими эмоциям.

Изолирующая тишина

Невыразимое – это не только коммуникативное молчание. Это также может быть изолирующее молчание горевания, признания суровой и неподатливой реальности, страданий того, кого не понимают или на кого не обращают внимания, того, с кем плохо обращаются или кем злоупотребляют, переживаний печали или ужаса, которые не выразить словами.