Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу

Аннотация

Неослабевающий интерес к поиску психоаналитического смысла тела связан как с социальным контекстом – размышлениями о «привлекательности тела» и использовании «косметической хирургии», так и с различными патологическими проявлениями, например, самоповреждением и расстройством пищевого поведения. Основным психологическим содержанием этих нарушений является попытка человека по возможности контролировать свое тело с целью избежать чувства бессилия и пожертвовать телом или его частью, чтобы спасти свою идентичность. Для сохранения идентичности люди всегда изменяли свои тела и манипулировали c ними как со своей собственностью, но в то же время иногда с телом обращались крайне жестоко, как с объектом, принадлежащим внешнему миру. В книге содержатся яркие клинические иллюстрации зачастую причудливых современных форм обращения с телом, которые рассматриваются как проявления сложных психологических отношений между людьми.

Содержание

Диссоциация тела

Функции отщепленного тела

• Тело встает на место жертвы насилия
• Тело как контейнер
• Тело как суррогат матери
• Тело как переходный объект
• Использование тела для установки границ

Диссоциация тела в ситуации травмы (перитравматическая диссоциация)

Двухэтапная защита: диссоциация как защита от эквивалента травмы и отщепление тела как защита от состояния диссоциации

Пожертвовать частью, чтобы спасти целое

Дифференциация «Я», «я-тела» и внешних объектов в раннем детстве

• Режим аутистического касания
• «Протопсихика»
• Дифференциация «Я» и объекта
• Корни психического в теле
• Первая символизация в контейнировании
• Амбивалентность матери

«Двойственность» матери

Волосы

• «Мертвый Брюгге»
• «Пестрая шкурка»
• «Рапунцель»
• «Пелеас и Мелизанда»
• Сексуальность и власть
• Драйв прикрепления
• Генриетта Вейсвейлер

Перионихомания

Женская грудь

Психосоматика

• Больное тело «действует» на «службе матери»
• Триангулирующая функция тела
• Больное тело и функция замещения объекта
• Больное тело и функция установки границ
• Почему именно это заболевание?
• Экзема
• Астма
• Сексуальная дисфункция

Инсценировки тела

• Повседневность тела
• Язык тела
• Тело и идентичность
• Ритуалы инициации
• Обрезание
• Мутиляция гениталий
• Боль
• Татуировки и пирсинг
• «Косметическая хирургия»
• Интимная хирургия
• Ритуалы приема пищи

Самоповреждение

• Йоханна
• «Отрезать прошлое»
• «Отцовская травма»
• Антье Ингерфельд
• Йоланде Катценштейн

Cиндром нарушения целостности восприятия собственного тела (BIID)

• Газетная заметка

Расстройства пищевого поведения

Ожирение

Анорексия

• Подростковый возраст
• Семейная динамика
• Отношения матери и дочери
• Госпожа Дакс
• Латентно-инцестуозные отношения с отцом
• Госпожа Дакс (продолжение)
• Натали

Булимия

• Симптом как образец пограничных отношений
• «Булимия без булимии»
• Пища, мать, тело

Ипохондрия и дисморфофобия

Диссоциация

Проекция травматического интроекта

Ситуация-триггер

Фиксация конфликта автономии–зависимости

• Ивонне Вальдгрубер: СПИД-ипохондрия
• Ганс Хольцбауэр: СПИД-ипохондрия

Почему тело становится целью проекции: специфическое поведение матери

«Ипохондрия по заместительству»

• Доктор Джонсон
• Марта

Дисморфофобия

• Бенинья Ниман

«Нежелательное желание» иметь ребенка: размышления о функции желания завести ребенка, фантазиях о беременности и собственно беременности

Подростковая беременность

Молодая мать приносит ребенка своим родителям

• Госпожа Инграм
• Сабина Арбейтер
• Анита Оденвальд

«Я хочу родить ребенка»: беременность как суррогат идентичности

• Настасья Рёль: безотцовщина
• Николь

Беременность и роды как угроза идентичности

Желание ребенка

Заключение

Литература

---

От научного редактора (Ирина Коростелева)

Матиас Хирш – немецкий психоаналитик, автор множества статей и 12 книг, большая часть которых посвящена пониманию взаимоотношений тела и психики. Я с удовольствием читала и редактировала книгу Матиаса Хирша, душевно щедрого человека и прекрасного психоаналитика, первым откликнувшегося на потребность психоаналитических терапевтов в создании особого тренинга для работы с психосоматическими пациентами.

Широта научных интересов и умение видеть самые глубокие слои психического функционирования позволяют доктору Хиршу находить решения сложных психологических проблем, стоящих перед пациентами, использующими свое тело для облегчения психических страданий. Книга Матиаса Хирша «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» представляет собой клинико-теоретическое исследование нормативных и патологических отношений психики и тела.

Опираясь на классические психоаналитические труды, используя современные психоаналитические концепции и огромный собственный клинический опыт, доктор Хирш развивает концепцию о триангулирующей функции тела и телесной диссоциации. В книге рассматриваются патологические формы обращения с телом, такие как самоповреждающее поведение, трихотилломания, нарушение пищевого поведения и др. Также предложена собственная концепция возникновения психосоматического страдания. Обсуждая частные формы нарушения психосоматических отношений, доктор Хирш уделяет большое внимание различным аспектам и смыслам этих форм как в норме, так и при искажениях психосоматического функционирования.

Книга написана хорошим языком, легко читается и может быть полезна психоаналитикам, психоаналитическим и психодинамическим психотерапевтам, клиническим психологам, философам, антропологам, педагогам и врачам различных специальностей.

Предисловие

Интерес к психоаналитическому исследованию смысла тела неуклонно растет примерно последние 20 лет, и это отражает, насколько в современном обществе важно само тело и возможность воздействия на него. Воздействие это происходит, с одной стороны, в широком социальном контексте — стоит вспомнить о популярности фитнеса и «эстетической медицины», а с другой — на патологическом уровне. Самоповреждение и расстройства пищевого поведения стали распространенными клиническими картинами среди подростков (преимущественно девочек), а подростковый возраст сегодня доходит до пятого десятка. Однако люди всегда меняли свои тела и манипулировали ими, как в повседневной жизни, так и в особых случаях — во время обрядов инициации. Кажется, что тело относится к «я» человека, но в то же время оно рассматривается как часть внешнего мира. Человек изменяет его подобно тому, как он постоянно перерабатывает окружающую среду, в конструктивном или же деструктивном смысле. Человек может использовать собственное тело как объект: это название книги, которую я выпустил в 1989 году. В ней мы с коллегами поработали над психоаналитической психологией тела так основательно, что книга актуальна и сегодня. Тем не менее, наука продолжает развиваться, и поэтому в настоящую книгу были включены новые результаты исследований младенцев, исследования привязанности и концепции современного психоанализа, понимаемого как наука об отношениях.

Я постарался сделать книгу максимально понятной и проиллюстрировать теоретические идеи многочисленными клиническими примерами. Тем не менее, я не отказался от зачастую сложных описаний тонких психологических отношений, особенно в том, что касается защитного процесса диссоциации. К сожалению, тема тела почти неисчерпаема, и я не мог подробно остановиться на некоторых темах, таких как сексуальность (для чего потребуется отдельная книга) или тело как объект искусства. Хотелось бы также посвятить отдельную главу значению крови. Надеюсь, однако, что в моей книге достаточно размышлений на эти темы.

Функции отщепленного тела

Тело встает на место жертвы насилия. Тело как контейнер

Жертвы травматизации совершенно беспомощны — они мячик для игры и вещь для агрессора, который может творить все что угодно (в том числе и с ними), поскольку у него есть власть. Основная цель диссоциации тела как следствия травмы — создать в своем теле «не-я», чтобы иметь объект, над которым жертва в свою очередь обретает власть, с которым она может обращаться по своему усмотрению в грандиозной идентификации с агрессором, подражании ему (ср. Hirsch 1996). Жертва становится властным агрессором, диссоциированное тело — жертвой. Артур Гольдшмидт (2007) говорит даже дважды: «С телом можно делать что угодно...» (С. 187) / «С телом можно было, напротив, делать что угодно» (С. 204). То же говорят и упрямые девочки-подростки о своем самоповреждающем поведении: «Это мое тело, и я могу делать с ним что хочу!» Это типичное высказывание и дало название книге. Или же они говорят: «Это мои руки, я делаю с ними что пожелаю и когда пожелаю!» — как это выразила пациентка Подволла (Podvoll 1969, С. 220). Многие отцы-насильники и агрессивные матери тоже говорят: «Это мой ребенок, и я могу делать с ним что захочу!» Беате-Теа была жертвой такого отца.

Представление Шенгольда (Shengold 1979) о вертикальной расщеплении частей «я», обособлении как попытки совладать с травмой (аналогия с теориями диссоциации Жане уже упоминалась) хорошо применима к диссоциации «я» и тела. В литературе тело обозначалось и как контейнер (Meltzer 1986; Bovensiepen 2002; Pollak 2009) и как «не-контейнер» (Gutwinski-Jeggle 1995). По этой модели тело становится сосудом, который вбирает в себя травматическое насилие, место, в котором травматический интроект вновь становится материальным, так сказать, экстернализируется в тело. Но если подумать о модели контейнера в категориях отношений, то оно обретает функции объекта. Оно словно тело того ребенка, ставшего когда-то жертвой насилия или агрессии, которое освобождает остальные части «я» от идентичности жертвы. Такое понимание встречалось у Плассмана (Plassmann 1989) в связи с искусственно вызванными заболеваниями. Подобно тому, как пациентка искусственно вызывает болезни, есть матери, которые вызывают искусственные, зачастую опасные для жизни болезни у своих детей, вполне сознательно: это замещающий синдром Мюнхгаузена, в динамике которого мать регулярно лжет (выступая Мюнхгаузеном), то есть нуждается в ребенке и его заболевании настолько, что боится раскрытия истинной причины его болезни. В абьюзивных семьях ребенок (или дети) зачастую становится тем, кому адресовано содержащееся в семье насилие, его своеобразным контейнером. Динамику девочек-подростков, склонных к самоповреждению, можно понять именно так: девочка производит обмен ролями «преступник-жертва», делая жертвой свое тело. Теперь она агрессор, а не жертва, она не беспомощна и не должна подчиняться, она может принимать решения и обретает власть, которой у нее нет в других ситуациях.

Тело как суррогат матери

Это происходит с каждым маленьким ребенком (по меньшей мере, в нашей культуре), который начинает воспринимать себя отдельно от матери и должен прийти к болезненному пониманию того, что утратил свое всевластие, которым иллюзорно обладал в слиянии с матерью, пока еще верил, что по собственной воле организует и контролирует материнское окружение. Разочарованный ввиду своей прогрессирующей способности к реалистичному восприятию и ментализации, ребенок создает у себя в фантазии суррогатный объект, над которым у него есть власть, который он может использовать как спутника, как утешение, в конце концов, как суррогат матери. Винникотт (Winnicott 1971) совершил гениальное открытие, выяснив значение знаменитого плюшевого мишки. Конечно, это может быть и другой объект — куколка или одеяло, в любом случае, объект этот мягкий, но это не сама вещь, а скорее фантазия, которая в ней воплощается. Винникот расширил эту идею и перенес ее на область игры вообще, а оттуда — на креативную деятельность человека вплоть до религии — все эти создания можно понимать как переходные объекты, которые помогают человеку выживать психологически. Переходный объект маленького ребенка помогает ему заснуть. Когда ему уже нельзя лежать рядом с матерью, чтобы безопасно совершить тяжелый переход от бодрствования ко сну, тогда по меньшей мере переходный объект должен выполнить эту функцию — для многих детей заснуть без медвежонка немыслимо.

Более или менее патологическим образом собственное тело тоже может использоваться как переходный объект. Например, кто-то перед сном задумчиво трогает контур своего тела, вновь и вновь, будто проверяя, целое ли оно, а потом спокойно засыпает.

Одного пациента, исполнившего свою детскую мечту стать капитаном (чтобы управлять огромным материнским кораблем), в детстве сильно бил отец. Он рассказал, что, перед тем как заснуть, он не укрывался в нетопленной комнате. Так он мог чувствовать, как мерзнет тело, и одновременно продолжал дело отца и наказывал себя сам. Уже Карл Филипп Моритц (Moritz 1785/1972, C. 29) видел связь между самоповреждением, деперсонализацией и заботой о себе.

Сама мысль о собственном разрушении была ему не только приятна, она даже вызывала сладострастное ощущение, когда по вечерам он, прежде чем заснуть, живо воображал себе распад собственного тела.

Есть и другое измерение: тело берет на себя функцию объекта не только агрессии, когда посредством самоповреждения и истощения при анорексии оно становится идеализированным материнским спутником. В соответствующих главах я к этому приду. Собственное тело как объект в рамках психоаналитической травматологии занимает меня уже давно (Hirsch 1989a; 1998a; 2002a). У многих пациентов, страдающих болями, можно наблюдать, что посредством боли тело становится ощутимым, оно существует, присутствует и таким образом становится своего рода спутником и, соответственно, особенно при длительной терапии, пациенток можно уличить их в том, что они совсем не хотят избавляться от своей боли, мечтают сохранить ее, чтобы не остаться без нее в одиночестве (Hirsch 1989c). И даже в случае семейного насилия, будь то насилие сексуальное или физическое или же (эмоциональное) пренебрежение: все было бы слишком просто, если бы агрессор был представлен в психике ребенка, а затем и взрослого пациента, исключительно негативно. Ребенок бы не выжил, если бы отец и мать были исключительно врагами и насильниками — всегда есть и положительные черты. А посредством идеализации и идентификации с агрессором образ неудовлетворительных родителей становится еще более приемлемым. Ни один из детей, которые подвергаются насильственному обращению, не может отказаться от родителей, он не хотел бы добровольно покинуть семью (если не принимать во внимание экстремальные случаи, но в таких семьях ребенка можно обозначить как суицидального, ему уже безразличны как связи с родителями, так и связи с жизнью). Социальный работник, который желает ребенку добра и хочет забрать его из абьюзивной семьи, получит от ребенка своего рода подножку. И так же пациентка держится за свое болящее или кровоточащее тело, потому что иначе она якобы окажется совсем одна. Кроме того, в восклицании «Это мое тело!» содержится бунтарский триумф, позитивный момент власти, ведь некоторые девочки выставляют свои вызванные самоповреждением шрамы напоказ с гордостью, словно амулет (Paar, DKPM-Frühjahrstagung 1992), но чаще всего девочки эти шрамы все же скрывают. В любом случае анорексички гордятся тем, что создали в своем, уже стоящим на краю могилы теле анти-мать, не-мать, диаметральную противоположность матери с ее презираемым жирным телом.

Тело как переходный объект

Даже собственное тело может использоваться как переходный объект: это известно с тех пор, как Джон Кафка (1969) опубликовал работу «Тело как переходный объект: психоаналитическое исследование самоповреждающего поведения пациента». Пациентка Кафки сравнивала кровь с «одеялом безопасности», мягким «одеяльцем», которое используется подобно плюшевому мишке. Пациентка говорит: «Пока у нас есть кровь, мы в определенном смысле носим это потенциальное “одеяло безопасности” с собой, оно дает тепло словно защитная оболочка» (С. 209). Одна пациентка выразила материнскую функцию собственного тела следующим образом: она рассказала, что страстно хочет танцевать, причем в одиночестве. Тогда она могла бы переживать счастливые эмоции, связанные с телом, чувствовать себя будто мать, которая держит на руках младенца. В этом состоянии она отделена от тела, которое танцует в одиночестве: «Я могу передать себя ему, тогда я исполню желание симбиоза с самой собой». Она закрывает глаза, ей больше никто не нужен. Ощущение всемогущества и независимости, триумфа описывает Кернберг (Kernberg 1975, С. 149): «У многих пациентов с тенденциями к самоповреждению, которые пытаются освободить себя от напряжений любого рода посредством причиняемой себе боли (тем, что режут себя, обжигают кожу и так далее), можно наблюдать искреннее желание к саморазрушению и огромную гордость за обретенную посредством него власть, своеобразное ощущение всевластия и гордости за то, что не нужно прибегать к помощи других, чтобы достичь удовлетворения». К идее замещения матери переходным объектом я добавил еще кое-что (Hirsch 1989b, С.18): «Переходный объект должен обеспечить не только утешение перед лицом одиночества и объединения с хорошей матерью, он служит и защитой от “плохой” преследующей матери. Если эта защита создана самостоятельно, возникает прекрасное чувство — ты не подчиняешься никому, что, кстати, выражается в форме отказа от отношений с внешними объектами, особенно терапевтами. Эти внешние материнские объекты, которые хотят и при этом не могут помочь, должны чувствовать свою беспомощность, соответствующую всему масштабу всемогущества пациента». Этот — мазохистский — триумф над материнским объектом наряду с самоповреждающим поведением имеет место при анорексическом расстройстве, как мы увидим ниже, где истощенное тело становится самостоятельно созданной анти-матерью, триумфальным антагонистом реальной матери, тело которой ни в коем случае не должно стать образцом для растущей девушки. А при булимии пища становится (переходным) объектом, над которым у «я» есть абсолютная власть.