Содержание

• Введение


• Глава 1. Философско-методологические основания этнофункционального подхода к развитию человека и общества
  
  
  
  • Идея развития в античности и у неоплатоников
  
  
  • Представления о развитии в Библии и святоотеческой литературе
  
  
  • Представление о развитии, природосообразности и культуросообразности в западноевропейской мысли эпохи  Возрождения, Просвещения и Нового времени
  
  
  • Представление о развитии во взглядах немецких философов Нового времени – Шеллинга и Гегеля
  
  
  • Архегения как идеальный прообраз развития
  
  


• Глава 2. Этнофункциональная парадигма в психологии
  
  
  
  • Специфика искажения природо- и культуросообразности развития на современном историческом этапе
  
  
  • Этническая маргинальность и этнофункциональный подход в психологии
  
  
  • Этнофункциональный подход к развитию личности
  
  
  • Искажения этнофункционального развития личности
  
  
  • Психодиагностика развития: Метод структурированного этнофункционального интервью
  
  
  • Этнофункциональные психологические конфликты и уровни их разрешения
  
  
  • Оптимизация развития личности: психотерапия, воспитание, психопрофилактика
  
  


• Глава 3. Этнофункциональный аспект важнейших психологических понятий, используемых в книге
  
  
  
  • Психологическая зрелость личности
  
  
  • Ментальность личности и общества с позиций этнофункционального подхода
  
  
  • Индивидуальная и коллективная субъектность
  
  


• Глава 4. Основные эмпирические результаты применения этнофункционального подхода к исследованию индивидуального субъекта
  
  
  
  • Этнофункциональные исследования в области аффективной патологии
  
  
  • Этнофункциональные исследования репродуктивного и творческого интеллекта
  
  
  • Этнофункциональные исследования качества взаимодействия эмоционально-чувственных и когнитивных компонентов отношений личности
  
  
  • Некоторые социально значимые результаты эмпирических этнофункциональных исследований
    


• Глава 5. Методология и методика анализа исторического развития  ментальности общества




• Принцип единства микро- и макрокосма в науках о человеке


• Методика этнофункционального исследования ментальности коллективного субъекта




• Глава 6. Историко-психологический этнофункциональный анализ развития  русской ментальности в XI–XVII вв.
  
  
  
  • Развитие ментальности в период расцвета русской культуры (XI–XII вв.)
  
  
  • Анализ развития ментальности высших слоев русского общества с XIII по X VII вв.
  
  
  • Взаимоотношения христианской и русской дохристианской ментальностей до эпохи Петра Великого
  
  


• Глава 7. Сравнительный этнофункциональный анализ развития ментальности русского и западноевропейского общества в эпоху Возрождения
  
  
  
  • Этнофункциональный анализ динамики западноевропейской ментальности в эпоху Возрождения
  
  
  • Специфика «ренессансов» в Северной Европе
  
  
  • Образование и школьное дело в Западной и Северной Европе
  
  
  • Дохристианская ментальность Северной Европы
  
  
  • Итоги этнофункционального анализа развития западноевропейской ментальности в эпоху Возрождения
  
  
  • Сравнительный этнофункциональный анализ развития ментальности в Италии, Северной Европе и Древней Руси
  
  


• Глава 8. Этнофункциональный анализ реформ Петра I в контексте развития русской ментальности
  
  
  
  • Состояние русской ментальности в период, предшествующий эпохе Петра I
    
  • Этнофункциональный анализ развития личности Петра I с раннего детства реформы Петра I и ментальность русского духовенства
  
  
  • Реформы Петра I в области образования
  
  
  • Природно-анимистический компонент русской ментальности в условиях петровских реформ
  
  
  • Итоги этнофункционального анализа русской ментальности в эпоху Петра I
  
  


• Глава 9. Этнофункциональный анализ роли ментальности А. С. Пушкина в историческом развитии России
  
  
  
  • Особенности развития ментальности Пушкина с детских лет
  
  
  • Ментальность высших слоев русского общества в пушкинскую эпоху
  
  
  • Религиозность Пушкина
  
  
  • Этнофункциональный анализ языка Пушкина
  
  
  • Пушкин и Пётр I
  
  
  • Пушкин и западноевропейская ментальность его времени
  
  
  • Пушкин и эпоха Возрождения
  
  
  • Итоги этнофункционального анализа ментальности Пушкина в контексте общеевропейской ментальности
  
  


• Глава 10. Русская ментальность Нового и Новейшего времени
  
  
  
  • Эскиз развития ментальности русской элиты в Новое  и Новейшее время (с XVIII по XX вв.)
  
  
  • Гимназии: классическое образование в России
  
  
  • Ментальность духовенства и естественнонаучные представления в историческом развитии
  
  
  • Дохристианский компонент в русской ментальности после эпохи  Петра  Великого и в Новейшее время
  
  
  • Русская Православная Церковь и старообрядчество в развитии русской ментальности
  
  
  • Этнофункциональный анализ развития проекта «Советская Россия»
  
  


• Глава 11. Возможности проектирования развития русской ментальности на современном этапе
  
  
  
  • Этнофункциональный анализ современной русской ментальности
  
  
  • Мобилизационный тип развития русской ментальности и инновации
  
  
  • Характеристика ментальности современной русской элиты
  
  
  • Общий эскиз историко-психологического анализа развития русской ментальности
  
  
  • Проектирование будущего этапа развития русской ментальности
  
  
  • Геополитика и этнофункциональный подход к проблеме информационной безопасности
  
  


• Заключение


• Литература


• Приложение 1. Варианты вопросов для обсуждения в процессе этнофункционального структурированного интервью


• Приложение 2. Вариант интервью отношения к заповедям Закона Божьего

Этнофункциональный анализ языка Пушкина

Оценивая вклад Пушкина в создание русского языка, В. В. Виноградов писал: «выступив на литературное поприще как „француз", как европеец, Пушкин скоро понял идеологическую узость и художественный „провинциализм" стилей русских европейцев... Пушкин убедился в необходимости национально-исторического оправдания европейских, по преимуществу французских, элементов в составе русского литературного языка». С другой стороны, «в национально-бытовом дворянском просторечии, не зараженном „французской болезнью", и в простонародном языке, к которому примыкали и „мутные, но кипящие источники" народной поэзии и памятники древнерусской письменности, Пушкин увидел структурную основу русского национально-литературного языка. Синтез этих трех основных языковых категорий - церковнославянской, европейской и национально-русской, - по мысли Пушкина, должен был опираться на представление о языке „хорошего общества"... как об идеальной норме литературного выражения» (Виноградов, 1935, с. 454). Виноградов отмечал также, что «Пушкин создал и санкционировал многообразие национальных стилей, многообразие стилистических контекстов, спаянных темой и содержанием. Вследствие этого открылась возможность бесконечного индивидуально-художественного варьирования литературных стилей» (там же, с. 294).

Что касается собственно пушкинского языка, то, во-первых, его язык включал в себя славяно-русскую стихию, он так же, как и А. С. Шишков, считал, что в XI в. славянский и русский были разными языками. Во-вторых, Пушкин широко и нетрадиционно использовал церковнославянское наследие, откуда он черпал средства гражданской риторики и лирической патетики, религиозной лирики (Камчатнов, 2005, с. 529).

Характерно, что церковнославянизмы и библеизмы легко сочетаются у Пушкина с галлицизмами. Славянский язык, как полагает А. М. Камчатнов, служит в его научных трудах источником «метафизической», т. е. отвлеченной, лексики и фразеологии. Однако главными, по мнению автора, были «опыты по соединению славянизмов с русизмами в пределах одного текста для достижения наиболее точного выражения предмета и мысли о предмете» (там же, с. 540-542).

Например, О. И. Сеньковский, отмечает Камчатнов, современник Пушкина и ученый-арабист, полагал, в отличие от поэта, что развитие русского литературного языка должно идти не по пути синтеза с церковнославянским, а совершенно независимо от него (там же, с. 546). Сеньковский писал о русском и церковнославянском языках: «К чему ведет эта неестественная смесь двух языков? Давно пора сделать разрыв между ними. Русский язык много выиграл бы от этого... Мы бы имели постоянный и чистый элемент словесности, независимый от прихоти и личного вкуса всякого, кому ни вздумается разводить его словами другого языка, то надевать на него воображаемые формы, то избегать более или менее подобной примеси и каждый раз создавать новый язык для себя и своих приятелей» (Сенковский, 1859, с. 223-224).

Народную речь Пушкин использовал в своих произведениях, употребляя простонародные и просторечные слова. Просторечные слова, в отличие от простонародных, можно определить как «не имеющие книжных эквивалентов» (Камчатнов, с. 548).

Использование Пушкиным стилистических и лексических форм французского языка объяснялось им тем, что они имели преимущество в тех случаях, когда требовалась точность и стройность выражения логических понятий, - в исторической, научной, публицистической и философской прозе. Несмотря на ясность и стилистическую стройность французского языка, использование его в русском светском обществе имело привкус некоторой условности, - если можно так выразиться, «салонности». По сравнению с ним, русский язык Пушкин рассматривал как сохранивший свежесть и простоту. А что касается прямых заимствований «иноплеменных слов», то он признавал справедливым их употребление в тех случаях, когда они обозначают предметы или понятия, для которых нет подходящего выражения в самом русском языке (Виноградов, 1935, с. 265).

Б. М. Гаспаров отмечал, что «в глазах Пушкина и архаистическое (А. С. Шишков и др. - А. С.), и сентиментально-элегическое (Н. М. Карамзин. -А. С.) направления страдают общим недостатком - отсутствием равновесия, субъективно-аффектированными преувеличениями (курсив наш.-А. С.): в одном случае претенциозным и тяжеловесным „восторгом", в другом - „жеманной чувствительностью"» (Гаспаров, 1999, с. 69).

В данной негативной оценке «субъективно-аффектированных преувеличений» мы видим указание на необходимость баланса, с одной стороны, близких к архаике, а с другой - более «общечеловеческих» языковых форм.

Пушкин вводит новый принцип литературного употребления языка - принцип художественности, состоящий в том, что истинный вкус заключается в чувстве соразмерности и сообразности, и тем самым он «окончательно разрушает ломоносовское априорнодогматическое отношение к слову». «Нельзя отвергать употребление европеизмов и славянизмов только потому, что они - славянизмы (как полагал Карамзин), или европеизмы (как полагал Шишков), или простонародные слова, как полагали, отчасти, Ломоносов, Шишков и тот же Карамзин. Важно другое - соразмерность и сообразность (синоним «точность».-А.С.), т.е. художественность употребления» (Камчатнов, 2005, с. 578). «Пушкина, - пишет А. М. Камчатнов, - не интересуют генетические характеристики слова, ибо его употребление зависит уже не от них, а от соразмерности и сообразности, зависящих от вкуса и умения автора... Принцип художественности означал освобождение литературного языка от связи с той или иной идеологией, чем он „болел" на протяжении второй половины XVIII-начала XIX вв., и в то же время он оставался способным быть орудием выражения любой идеологии, любого идейного, научного, философского и политического содержания» (там же, с. 579).

С позиций этнофункционального анализа, в языке Пушкина в связи со сказанным выше можно выделить следующие компоненты, характеризуемые последовательным снижением выраженности этноинтегрирующей функции: 1) стихия древнерусского языка; 2) стихия церковнославянского языка; 3) современное Пушкину просторечье (известно, что он прислушивался в церквах к языку московских просвирниц); 4) этнодифференцирующий, но обогащающий выразительность речи компонент: галлицизмы, англицизмы; 5) относительно меньшая выраженность этнодифференцирующей функции: стихия древнегреческого языка, а затем 6) латинский язык (т.к. последний появился на Руси позже).

Пушкин придерживался баланса данных компонентов, «золотой середины», отображающей баланс архаики и над- и внеэтнического в языке. В таком сплаве чужое становилось своим.

Уровень разрешения отображенного в языке Пушкина важнейшего этнофункционального конфликта, обусловленного, с одной стороны, этнодифференцирующими западноевропейскими влияниями, а с другой - собственно национальной языковой стихией можно определить как нравственный, творчески этноинтегрирующий. Сплавленный из разнородных начал язык Пушкина выражал важнейшие этно- интегрирующие узлы русской этносреды - одухотворенные образы родной природы, церковнославянские, античные, а также современные ему западноевропейские представления - без неоправданных заимствований, с минимумом грамматических и лексических калек.

Говоря об эстетической стороне русского языка, Пушкин пишет: «есть у нас свой язык; смелее! - обычаи, история, песни, сказки - и проч.» (Русские писатели о языке, 1955, с. 116).

Далее он говорит о русском языке в целом и о языке науки - в частности (1824 г.): «у нас нет еще ни словесности, ни книг, все наши знания, все понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке... ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялась - метафизического языка у нас вовсе не существует» (там же, с. 118). О перспективах же создания языка науки, философии Пушкин говорит в письме к П. А. Вяземскому (1825 г.): «Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии. Дай Бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (курсив наш. - А. С.), ясного, точного языка прозы, т. е. языка мыслей» (Пушкин, 1958, с. 153).

Исходя из сказанного выше, можно заключить, что перспективу развития русского научного языка Пушкин видел в том, что он должен уподобиться французскому и, возможно, в поиске чего-то нового, но без обязательной опоры на язык древнегреческий. Пушкин писал Бестужеву 30 ноября 1825 г., что «изучение новейших языков должно в наше время затмить латинский и греческий - таков дух века и его требования (курсив наш.-А.С.)» (Пушкин, 1958, с. 191).

Вместе с тем развитие языка науки, и тем более науки о природе, в Западной Европе шло по пути расшифровки и развития древнегреческих представлений и понятий - сначала посредством латинского языка, а позже непосредственно на основе древнегреческого языка и текстов. Другого главнейшего источника для развития научного мышления, кроме греческой античности, как для Европы, так и, похоже, для всего человечества, по нашему мнению, пока не существует. Во всяком случае, для России это так.

Пушкин не то чтобы отверг, но не отметил важности для русской ментальности, тем более научной, древнегреческого языка (и, соответственно, античной философии). Возможно, это имело место в связи с западноевропейским романтизмом, протестовавшим против надоевших античных культурных шаблонов и языков.

Тем самым генеральная линия развития языка науки представлялась Пушкину в определенном смысле, «окольно» - через западноевропейские языки и культуру к античности, поскольку греческая античность проникала в Северную Европу через Рим. В частности, воспитанники Императорского Царскосельского лицея, где учился поэт, знакомились с древнегреческой античностью через посредство западноевропейских языков, а Западная Европа - через латинские переводы древнегреческих текстов.

По-видимому, такое этнодифференцирующее «перенаправление» русской ментальности именно в пушкинское время не было слишком большим искажением ее развития. Гораздо сильнее ощущалось противоречие (скорее, бездна противоречий) между этноинтегрирующей крестьянской (простонародной и архаичной) стихией и этнодифференцирующей ментальностью образованных (прежде всего властных) слоев общества.

В целом Пушкин осуществил этноинтеграцию русского языка, преодолев этнодифференцирующие тенденции в ментальности современников, и задал тем самым созидательную архегенийную направленность в развитии ментальности русского общества как коллективного субъекта.

Вернуться в блог